«Забор»

Дом в лесу, метрах в пятидесяти от трассы, угрюмо прятался за высоким, зеленым, увешанным колючей проволокой, забором. Перед воротами с отдельной, железной дверью и с окошечком для получения посылок, топталась толстая в валенках, в фуфайке и с винтовкой на плече, тетка.
«Спецшкола» для трудных подростков имела темную славу у моих ровесников нашего миллионного города. Убежавший оттуда, всегда будет гостеприимно встречен в любом сарае, в подвале, в любом прибежище, где властвует шпана.
Вот к нам в подвал, в наш шикарный, отделанный в восточном вкусе «дом», как-то попал такой «пострел». Его привел наш приятель Шалый, промышлявший на базаре. Парнишка вошел, удивленно пяля глаза на стены, увешанные коврами, на волчью шкуру на полу, на китайские вазы и магнитофон. Ведь в «дом» тащили все. Кто, что где спер – в «дом». Семья. Все равные, царят смех и справедливость, уважение и понимание. Затаив дыхание, всю ночь слушали мы его рассказы. Интересно, полезно, страшно. Каждый из нас в глубине души ждал и боялся того часа, когда выловленный за руку, ты ощутишь холодное железо ворот за спиной. Когда за курицу, велосипед или снятую с бельевой веревки подушку тебя отправят на воспитание в эту самую – «спецшколу».
Много полезного, пригодившегося мне потом, услышал я в ту ночь.
И вот мы «спалились», «погорели» на школьной столовой. «Наколку» получили, что повара хотят себе мясца отхватить. Дождались. пока они под самое утро большую кастрюлю на улицу выставили, хвать и бежать. Торопясь, под тяжестью с трудом перебирая ногами, сгибаясь под тяжестью, спотыкаясь, пихали в рот сырые котлеты. Тут скрежет тормозов, милицейский свисток, дубинки. Озаряя меня радостно-сияющей улыбкой, молодой участковый выписывает мне направление!
Захлопнулась железная дверь за спиной, и я оказался «дома»! Так с тех пор я называл тюрьму. Пацаны – лысые, разного роста и возраста, бледно-синии какие-то, смотрели настороженно и враждебно. Ну да ничего — привыкнут!
Не все там чувствовали себя как дома. Большинство хотело к родителям или в интернат. Их называли «пассажирами». Вроде как они вот-вот сойдут с нашего, летящего в пугающую черноту «поезда».
«Исправительно» – это когда исправляют. Подтесывают, подкручивают, гнут. Чаще всего, ломают.
Вот если бы в жизни каждый делал лишь то, что умеет! Своим бы ремеслом занимался! А тут педагог – мент! Единственным воздействием после окрика, если не дай Бог, мальчишка не бросился выполнять приказ «педагога» – были наказания. Разнообразные. С задором и со смекалкой нашими «воспитателями в шинелях» придуманные. Заворачивали костяшки от домино в мокрое вафельное полотенце, скручивали его в тугой жгут и давай хлестать по пяткам или по голой заднице. Иногда бывало, закрывали провинившегося в прикроватную тумбочку и роняли со второго этажа на асфальт. Правда, смертельных случаев не было. Ну а уж когда «воспитатель» совсем рассвирепеет, тогда уж попросту – сапогом в зубы, другим в ребро, за ноги и в штрафной изолятор – «каменный мешок». Туда комиссию не пускали.
«Спецшкола» – это начальные классы преступной жизни. Кто проходил эти азы с «отличием», «по понятиям», уже редко когда менял линию своей жизни до глубокой старости, редко «сходил с поезда».
Не всех наказывали одинаково. Не каждый для ударов штаны снимет, зад, оголив или как «пес» в тумбочку по приказу полезет. И вот сцепится жиган с «воспитателем» – спортсменом, комсомольцем. Хрипит пацан, за палец укусить старается или до глаза дотянутся. А тот его головой об стенку – трах! Ну, как тут не вмешаться! И по «понятиям» оставаться равнодушным не «канает». Ну, я то уже лет в десять, брат с отцом научили, мог взрослого мужика ударом с ног сбить. Ну и стукнул я его, заступился за хлопца. Грохнулся на пол «воспитатель», на виду у оцепеневшей в ужасе детворы. С трудом поднялся и качаясь, держась руками за челюсть, вышел из секции. «Беги братан! Сваливай, убьют!» – сочувственные советы сыпались на перебой. И я побежал.
Меня схватили сразу, лишь только я, продравшись через «колючку», брякнулся на землю по ту сторону высоченного забора. Острая боль пронзила тело – что-то с ногой. Потом крик, топот и темнота.
Придя в сознание, я оглянулся. Белая, чистая, с крышкой на «параше» и деревянным столиком в углу камера. «Больничка» – понял я.
Звякнул замок, громыхнул засов, вошла врач нашей «спецшколы» «Шапокляк». Она не только до изумления была схожа со сказочной старухой из всеми в то время любимого мультика – сухое длинное с бородавкой на подбородке лицо. Она еще и называла нас – «чебурашками». Многие из нас стриженные, с оттопыренными ушами, были-таки похожи.
«Лежи, лежи «чебурашка» – «Шапокляк», рассматривая на свет шприц, брызгала раствором, подгоняя норму.
«Давай сюда – упс! – она пальцем прижала мне ягодицу. – И еще один «чебурашка», под «лопаточку». Вот так! А!? Этот побольней, покруче». – потом уже выйдя, обернулась – «И вот что, «чебурашка», еще раз выкинешь что-либо, я тебе «крест» сделаю. Отдыхай!» – и дверь с грохотом захлопнулась. Я ее в ту секунду не понял. Уже потом я узнал, что такое «крест». Это когда в обе «булки» и под обе «лопатки». В задницу аменазин, в спину сульфазин. Называлось «легкое психиатрическое вмешательство». Если честно – на долго успокаивает. Так вот мне в «булку» – упс!, под «лопатку» – упс! Температура сорок, все тело в судорожный комок свело. Пятки к затылку, дышать нечем, то потеешь, то трясет от холода. И все крутится, плавает перед глазами. В проблесках сознания мечтаешь — умереть. После двух таких суток слабость – встать не можешь, понос, рвота. Лежишь во всем этом и жизнь твоя тебе по «барабану».
Все проходит, все подзабывается. Спустя много лет я вернулся в свой город. И вот еду по нему из аэропорта на такси, невольно вглядываюсь в лес возле дороги. Вот, вот, покажется зеленый забор моей «начальной школы». И вижу – на всю высоту, в половину всей протяженности угрюмого ограждения, красочно, жизнерадостно алеет плакат. «За наше счастливое детство спасибо родная страна!».
Слегка пробил «озноб» и повеяло грустью.