Еще сорок лет назад, в первый год после войны, Абрам Аронович работал портным в одной из одесских мастерских. За что он получил свой срок, знать точно никто не знал. Сел он в тот первый послевоенный год и сидел себе спокойненько, каждые три года расписываясь на суде «трехминутке» на еще три года, полученные им за его старые грехи. Говорят, что он был предатель во время войны. Говорят, что он много знает, говорят…
Абрам Аронович жил в маленьком домике в углу жилой зоны, недалеко от «вахты». У него была мастерская. Шил костюмы, мундиры, шил хозяину, начальнику управления, нескольким знатным товарищам из райкома, заходящим с охраной прямо в зону на примерку. Он шил платья их женам. При мне он кричал на главного «кума», старшего опера за то, что тот не привез материал в срок. Да, я бывал у него. Он шил и мне. Он, старый еврей, поведывал мне молодому о жизни своей никчемной и о начальниках наших продажных. И шил. Только я мог заказать костюм солидный для освобождения «Дохлого» — кента моего, семейника старшего.
«Ладно, давай пусть придет, — ворчал, не любя вобщем-то нас — жуликов. Померил там, повернул, едва касаясь руками, буркнул, — давайте ваш материал! У меня нет».
В промзоне, в мебельном цехе, был материал. Гобелен, для обивания диванов. Выбирали долго, выбирали все.
Когда Дохлый освободился, передал с положенной нам посылкой записку. Помню ее наизусть… «Передай этому старому жиду, чтобы не откидывался. Я тут, как петух, по курортному тусуюсь. От меня люди, как куры шугаются. Он из меня, козел старый, шута сделал».
Если честно, я потом тоже не видел ни на ком гобеленового с желто-зелеными выкрутасами костюма. Прости ты нас Дохлый.
«Костюм»
