Многолетнее чтение книг давало свои плоды. Опыт, взятый у Чингачгука, да даже у наших, отечественных партизан и разведчиков, действующих в тылу врага, талантливо описанных советскими писателями, очень выручал при передаче “грева” в штрафной изолятор. Из всех “щеглов” в зоне, я первый удостоился чести отвечать за “дорогу в трюм”. Я сам вычислял характер “дубака” на коридоре в «трюме», смену на вышке. Сам выбирал ночь, погодные условия, позволяющие пролезть под колючей проволокой незаметно для солдата на посту, который, застрели он меня “при попытке к бегству”, получит десять суток отпуска.
Я был осторожный Айвенго – взбирающийся на стену замка. Чингачгук – затаившийся в болоте. Они воплощались во мне. Это была моя книга, и я был в ней главный герой.
Высчитать всё невозможно. Конвой неожиданно шёл с собакой. Ее взяли просто так. Полугодовалый щенок, косолапо бежавший вдоль запретки, учуял меня. Меня заметили. Хорошо еще, что не солдат с вышки.
Побили слегка, постановление на “пятнадцать”, и в камеру. В общую. Там встретили по-родственному. Хотя со многими был не знаком, обнимались. Галдели, ругали ментов за синяки мои, попугивая прокурором. Под утро страсти улеглись.
– Ну и кому ты теперь “дорогу” доверишь? – спрашивает Степа Чахлый, зашедший из “бура” в наш “изолятор” поговорить.
Он уже год в камере, ждет решения медкомиссии – или на “полосатый”, особо строгий режим, или – в больничку, чахотка его сожрала совсем.
– Да я через “пятнадцать”, даст Бог выйду, сам всё разрулю и налажу. Сейчас менты “пасти” за моими будут. Может, пусть поутихнет? – просил я, зная, что это напрасно. На зону заплыл “грев” для Чахлого. Кодеин и всё прочее. Его необходимо передать в трюм.
– Кхы-кхы! Ну, так дело не пойдёт, – встал с пенька Степа. – Ладно! Отпишу маляву в зону, пусть сами решают. – И он, кашляя и шаркая тапочками по полу, ушел в камеру “бура”.
Через двое суток ночью прогремели выстрелы. Я никогда бы не позволил медлительному Саньку лезть под “запретку”. Солдат ушёл в отпуск. Чахлый так и не получив свой кодеин, укатил на “больничку”. В зоне начались разборки…
А я больше ни разу не пробовал играть в индейцев. К тому времени я начинал дорожить человеческой жизнью.
“Грев”
