Компания студентов, моих однокурсников с филологического, разгулялась не на шутку. Куранты уже пробили, Новый год пришёл, делать мне с ними стало нечего. Попрощавшись с хозяином квартиры, попросив извиниться за меня перед приятелями, вышел на улицу и обомлел. Радуга, солнце, луна. Созвездье наше кружилось в хороводе снегопада, щедро на праздник, Дедом Морозом подаренного. Уверенность и надежды переполняли меня. Я летел, пританцовывая, едва касаясь ногами корки утоптанного снега. На той стороне дороги две девушки пытались поймать такси. В ночь-то такую! Они не казались особенно расстроенными и смеялись без умолку. Звонко так!
Я тогда от “понятий” ещё не совсем отошел, к вольной речи и нахальству тогда еще не привык. Иду себе дальше, внимания не обращаю.
– Эй! Мужчина! Помогите нам такси остановить, пожалуйста! – голос ироничный, задорный.
Подхожу спокойно, глядя под ноги, чтобы не поскользнуться на дороге, поднимаю глаза и теряю дар речи. На меня ласково, может впервые в жизни так ласково, смотрели громадные, синие, небесной или озерной чистоты, глаза.
– Помогите, а?!
Ну, я и встал на дороге, делая вид, что вот-вот поскользнусь и упаду.
“Мотор” начал тормозить издалека.
– Возьми, шеф, девушек, – просто попросил я.
– Садитесь. Куда?
И вдруг обладательница голубых озер говорит с игривой опаской:
– Ой! боюсь этих таксистов. Может вы, молодой человек, меня проводите?
“С Новым годом, братан, с Новым годом”, – поздравил я себя.
– Будет мне прелестно и лестно нам вместе, – я заговорил стихами. Она ответила смехом, душевным колокольчиком.
Подруга, на прощанье помахав мне ручкой, крикнула, убегая:
– Мы вам доверяем. Вы за неё в ответе!
Как мне тогда хотелось объяснить, что не бывает в этом городе провожатого надежней меня. Но нет, я был скромен и врал. Что я журналист, вот учусь опять, на филологическом. Хочу книгу написать. Короче, умничал без передышки. А снег всё падал, искрился.
Из звенящего бокалами окна, лилось в такт хороводу снегопада:
“Снег кружится, летает, летает
И снежинками кружа,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя…”
И у меня поехала крыша. Я начал читать стихи. Свои и Блока. Снег падал, мы шли, она всё слушала. Смеялась, грустила, опять смеялась. А потом, вдруг встала напротив меня, варежки в сторону, шубка чуть ниже колен:
– А почему вы не говорите, какая я красивая?! – и сорвала ушанку песцовую. И свежий, новый снегопад ослепил всё вокруг. Белые локоны пушистых волос хлынули на плечи. Я застыл в изумлении.
Вот о чем я мечтал во снах своих заповедных. Вот чей образ сопутствовал мне в пути моем книжном. Арабелла, Анжелика или невеста Соколиного Глаза, неважно. Это она!
– Может, поймаем такси и доедем, а? – донеслось до меня. Спрашивает мило, так просто. – Ведь живу-то я на другом конце города. Туда на такси полчаса ехать.
Мы дошли пешком, постояли пару минут возле её дома и я поехал домой. Наступило утро, я “парил” на такси по засыпающему, уставшему от гуляний городу, и не мог поверить во всё происшедшее. И решил я – первому не звонить. Ведь, когда прощались за руку, я ей первый сказал свой номер телефона и она обещала позвонить. Я ждал её звонка. Торопился домой в надежде услышать: “…тебе звонили…”.
И она позвонила. Пригласила в филармонию. Я отказался. Сказал, что я в этом ни бум-бум. А вот в кино или на выставку народных достижений, или в парк ботанический, где лилии цветут, я буду счастлив пригласить её сам.
Мы гуляли, ели мороженое, катались на карусели – мечты сбывались! Любовь пришла! И я решил открыться. Я рассказал всё, что можно было рассказать. Без прикрас и без снисхождения к себе.
Она гордо встала:
– С уголовниками мне не по пути! – и ушла.
А я “припух”. Долго сидел на скамейке среди экзотических кактусов.
– Вешаются в книжках или что делают? – недолго мучил вопрос. – А пошла ты! Я поднялся, вздохнул полной грудью и вычеркнул её из души своей. Я научился этому давно. И жизнь пошла своим чередом, в ожидании светлых чудес ещё юного Года. Но грусть осталась.
Учеба, спорт и свои дворовые дела, не давали скучать. Я медленно привыкал к ритму вольной жизни.
Как-то после “универа” зарулили в бар. Я – так впервые в жизни. Сижу в углу, кругом “чувихи”, пацаны в куртяках кожаных. Все какие-то важные, деловые. Улыбаются мало. Непонятные. Что у них тут за масти? Не студенты, не блатные. На “мужиков” совсем не похожи.
Подходит к нам парень. Вижу – ингуш. Вижу – копия моего семейника Али. Только лет на десять моложе. Я с ним таким в малолетке познакомился.
– Здравствуйте, – вежливый спокойный взгляд зеленых глаз. Вижу из наших, из братвы. Единственно близкий человек в этом вертепе. – Я Ослан, младший брат Али. Вы его знаете. А я вас на фотке видал.
Мы обнялись. Выходит он и мой братишка.
Проходящая компания с почтением приветствовала его:
– Салам, Раджа! Салам!
– А чё Раджа-то? – спрашиваю я.
– Кликуха такая, её же не выбирают.
– Ну ты тут я смотрю почетом пользуешься?
– Да о чём мне-то говорить? Вот вас, можно на ты? – я кивнул. – Это вот ты тут легенда ожившая. Вот смотри. – Он отходит к стойке бара и, обернувшись к нашему столику, громко спрашивает:
– Братан! Жид! Ты что пить будешь?
И тут вдруг началось невероятное. Все подходили, жали руки, смотрели в глаза и напрягались. Все! Бармен объявил, что в мою честь и в честь старшего брата Раджи — Али, он угощает всех весь вечер. Как в книжке какой-то. И я не выдержал. Встал.
– Выйдем братишка. – кивнул Ослану.
Вдохнув весеннего теплого запаха цветущих тополей и кленов, я как могу, объясняю ему:
– Я вышел не только потому, что ты меня не спросив, моё присутствие на весь бар определил, не только потому, что меня задел, подумав, что мне слава такая по душе придется, а ещё и потому, что мне просто хочется расслабиться, без понтов лишних. Ослан стоял белый, руки по швам, глаза в асфальт и лишь ноздри на с горбинкой ингушском носу, шевелились, раздуваясь. Горец!
– Не обессудь, братан. Не подумал. Хотел, как лучше.
– Забыли об этом, – отрезал я.
– Поехали, – он поднял руку, останавливая такси.
Ехали по сказке. Ущелье, радуясь весне, расцветало. Дорога поднималась всё выше и выше, всё ближе к дышащим снежной прохладой горным вершинам и величаво застывшим по склонам голубым елям.
“Горный воздух” – так назывался ресторан. Красивая тихая музыка, ансамбль стоял наверху в нише. Шашлык прямо с мангала, хорошая водка и прекрасное настроение сделали своё дело. Так я расчувствовался, что решил пофлиртовать с двумя девчонками, сидящими у стойки бара в углу зала.
– Здравствуйте, девушки! – я был слегка пьян и нагл. – Вы знаете, я впервые в жизни перехожу границы дозволенного, потому что не могу больше устоять перед вашим обаянием.
– У нас говорят по-другому, проще, – вдруг перебивает черноволосая.
– Как, если позволите? – скромно улыбаюсь.
– У нас говорят так, – отвечает другая, блондинка, с длинными ногами и очень короткой юбкой, – девушка, моё сердце в ваших трусах! Ладно, “рыжик”, не робей. Бери кента своего, поехали. Вы, пацаны, вроде правильные, расслабимся. У нас на хате всё есть. Ослан этому не удивился. Мы вышли на горную трассу. Выше нас был лишь известный на весь мир горный каток. А где-то внизу, сверкая миллионом огней, бушевал громадный, ещё совсем чужой мне мир. И что он мне готовил, было неведомо.
Ждать пришлось долго, машины ночью сюда ездили редко. Мы смеялись, пили из горлышка шампанское. Я шутил, “заливал”, “мёл пургу” про работу на серьезных приисках и тому подобное.
“Жигуль”, скрежетнув, тормознул рядом с длинноногой в мини юбке Людкой. Рука в пиджачном рукаве с белым манжетом и массивными часами схватила её за кофточку:
– Ну-ка, садись. Вернее, ложись, ха-ха-ха, – раздался хохот. В машине и на самом деле сидеть было негде. Битком. Сзади трое мордастых, впереди шофер, да этот в очках, самый видать, среди них деловой.
Я подошёл и пнул его ногой по локтю. Больно.
– Вали, пожалуйста. Не мешай отдыхать! – выдавил сквозь зубы.
– Да ты козел сранный! Да ты вообще обурел! – дверцы распахнулись, они выскочили и кинулись на меня. Звезды помогали мне! Они выскакивали и прыгали, как бы по очереди.
Шаг в сторону – правой! Прыжок вперед – два длинных боковых. Вдруг смотрю – слева нож в руке с массивными часами. Ну, тут уж заклинило, начал бить. Кричат – “Менты!”. Ещё пнул главного для профилактики и побежал со своей компанией в лес еловый, в горы. Прятаться. Оттуда видели, как “бобик” ментовский подъезжал. Козлы эти, размахивая руками, что-то объясняли ментам. Видно хорошо было – трасса освещенная, а мы метрах в ста выше, на горе, под елками, наблюдаем. Уехали. И те, и эти. Спустившись, мы почти сразу поймали такси. Я сел сзади, по бокам девчонки. Хвалят, гладят: “Ты кто такой?” – спрашивают. Поехали. Вдруг видим – три “бобика”, “Волга” и армия ментов. А на дороге “ежик” натянут, чтобы свалить было невозможно. Менты все с оружием, окружили. Слышу голос “главного”:
– Только пальцем его не трогать. Я его сгною, тварь поганную. На кого нос задрал! – “главный” оказался главным и здесь, и в городе. И вообще! Сын Главного прокурора всей нашей громадной республики, сам – заведующий оперативным отделом министерства внутренних дел, стоял весь в крови, без пиджака и с ненавистью в раскосых глазах и красной пеной в углах опухшего рта, с яростью дыша и едва сдерживаясь, чтобы не обрушить на меня дубинку, обещал меня сгноить.
И вот знакомый запах «параши», знакомая «решка» и «шуба» на стенах. Первым моим желанием было — умереть. Так все неожиданно перевернулось. «Только пальцем его не трогать» – билось у меня в висках. Ну за что мне опять!? Ну как теперь докажешь, что они – козлы первые весь хипишь начали. «Это срок! Новый срок!» – голова казалось взорвется от вбиваемых молотом мыслей. Схватив себя за горло руками, сдавил в страшном порыве и вдруг услышал шум шагов в гулком коридоре и увидел со скрежетом открывающуюся дверь. В проеме толпились, не решаясь шагнуть внутрь, пьяные в «дугу» солдаты. «Прессовать» будут» – мелькнула мысль.
— Заходите живо! И что-б тихо было! А не-то все ребра тут оставите – строгий голос дежурного «дубака», был для меня, как песней. Значить солдатиков за что-то «выцепили» и ко мне в камеру по глупости своей ментовской закинули. Любит меня Бог, ох как любит!
— Здоравы были мужики! Это за, что-же вас менты позорные «хапнули»? – сочувственно интерисуюсь.
— Да ни за что! Просто мы отдыхали, пели… Ну там еще девочки… Это серый мента на х.. послал. Говорил я не надо с ментами…
Солдаты сильно перебрали и толкая неуклюже друг друга, старались разместиться на полу спать.
— Слушай братан! – обращаюсь я к самому говорливому. – А не мог-бы ты меня по роже врезать? Для видимости, а? А то менты делюгу шьют. А синяки всегда помогают.
— Да ты че братан гонишь!? – двое уже было расположившихся ребят, стали подниматься с пола. – Ты че в натуре нас за ментов принимаешь?
Поняв, что «понятиями» их не возьмешь, я пошел на прямую:
— Да вы еще хуже! Козлы вы натура….
Солдатики были физически хорошо подготовленны. И злые какие-то. Прибежавшие со всего отдела менты с трудом у них меня отобрали. Но досталось прилично. Все тело ныло, а радость переполняло чувство достигнутого – можно просить мед- зкспертизу. «Благодарю» – я посмотрел через «решку» на небо.
Утром расспахнулась дверь и меня вызвали с «вещами» – в к.п.з. повезут значит. Легкая пробежка по коридорам превратилась в пытку, все суставы болели, а ребра вообще казались сломанными, не возможно было дышать. А тут – «Руки за спину!» – и еще каждый ментенок норовит толкнуть. Запрыгиваю, со стоном, в «автозак», а там – мои солдатики. Их то-же в «предвориловку» везут. По их лицам и по тому, как дружно они стали уступать мне место, я понял, что чувство вины в них армия не убила.
— Проходи брат, присядь. Ты уж не обессудь нас – пьяные все были. Да и ты, то-же ведь первый начал! – сразу заоправдывался тот, что в основном говорил.
— Да ребятки! Это «тяжкие»! За меня вам по «пятерику» точно влепят!
— Ну ты-же сам просил и начал сам нас материть.
— У меня выхода другого нет, как на ментов все «стрелки» повернуть. Но тогда, если вас мой адвокат на суд вызовет, вы должны не ошибиться.
— Если вызовет, то сразу на ментов покажем!
— Да нет. Эти менты не в форме. Просто один в очках и морда у него самая толстая и наглая, не ошибетесь.
Запомнив адрес «говоруна», я, помирившись, обнялся с каждым. Скоро мы подьехали к воротам «предвориловки». В таком состоянии здоровья, в каком я пребывал после солдатских сапог, в к. п. з. не принимали. Мама моя каким-то образом добилась мед-экспертизы. Побои тяжкой степени, сотрясение мозга, были на лицо.
При первом-же допросе, после выписки из тюремной «больнички», осложнения после мозговой травмы дали о себе знать. При виде проходящего в ментовской форме гражданина, я забился под скамью с криками: «Не бейте меня пожалуйста! Не бейте!». Следователь выписал направление в «дурку». Для прохождения уже другой , спец.псих. мед.- экспертизы, которую я с отличием прошел.
Я не заметил, за исключением нескольких эпизодов из той томительной полуторагодовалой эпопеи, не запомнил всех ужасов и пыток. Всех этих судо-психо- экспертиз, я не помню напрочь. У меня случилось другое.
Лежу я, как-то в камере следственной, думаю. Мысль хорошая не идет. Сидеть больше не хочу, не смогу. Или бежать, или продолжать “дуру” гнать. Или его — этого козла главного, самого обвинять. Вести со свободы неутешительные. Жить, в принципе, тоже уже особо неинтересно. «Вольный мир» оказался козлячим. И там менты правят бал. Так где же жить? Как жить, и жить ли вообще? Вдруг слышу в “волчок”:
– Жид! Тебе тут с воли “малява”, – и вижу под дверью конверт.
Открываю и сажусь на нару, потеряв способность мыслить. Этого я не ожидал. С фотографии на меня смотрели “два озера небесной чистоты”. И письмо ещё пахло духами: “Прости. Я поняла, что тебя люблю…”
И камера стала светлой, и всё отошло куда-то. Я стал ждать писем. Ими я жил, в них я выплескивал свою душу. Лишь в письмах этих я открывался, отдавая всего себя. И понеслась рифма по листу. И трещали карандаши во взволнованной руке.
Через старые связи я пробил свиданку. Ничего, что через решетку.
“…Я чувствовал твое дыханье нежное
И ласковые слушая слова,
Вдруг сквозь решетку пальцы твои бережно
Поцеловал, слезу сдержав едва!…”
– писал я потом и падала слеза на листок, и размывала химическим карандашом мои чувсва по бумаге.
Полтора года шла война с “главным”. Полтора года психологической нагрузки. А я ждал письма. Я засыпал, дыша запахом любимой и касаясь под подушкой её фотографии.
Пришел день суда.
Подельник мой Ослан (давно не виделись), рассказывал о жизни в своем корпусе – перво-ходочников. Я и сам был в курсе всех его приключений и гордился им. Он не подвел своего брата и меня. Жил правильно.
Суд был закрытый. Пускали только свидетелей и близких родственников. Неожиданно выступившие солдаты, нанесли как говорят – «удар пд дыхло». Они рассказали суду о том, как видели, что вот этот – сидящий рядом с обвинителем и еще несколько в форме избивали, вот его и показали на меня. Они произвели фурор в ходе судебного расследования. Суд был отложен на две недели. О чем там договорились «главный» с адвокатом и моими родителями, я так и не узнал.
И вот снова суд. Как я только не просил у конвоя, чтобы пустили с улицы девчонку с белыми пушистыми волосами и глазами небесной голубизны! «Да нет там такой!» – был ответ.
Я написал письмо и она пришла. И её впустили. Ослан вдруг встрепенулся, толкнул меня в бок, я посмотрел на дверь, счастье захлестнуло меня. Я не сразу разобрал слова Ослана, щекотящего усами мне ухо: «Вот, братан, видишь? Нам “телку” прислали, я её давно знаю…»
“Суд удаляется на совещание для вынесения приговора!”
Нас увели в камеру.
– Ослан, расскажи мне всё, мне это очень важно! –ошарашенный его словами, попросил я, начисто забыв, что ожидаю решения суда.
– А что говорить — “барная” “телка”… Ну “телка” из бара. Её многие знают. А что?
Мир обрушился. Тут нас вызвали. Меня силой вывели из камеры и втолкнули в зал суда. Сев на скамью, я сразу найдя её, посмотрел ей в глаза. Она ждала этого, она конечно-же узнала Ослана и все поняла – я увидел это. Снисходительно улыбнувшись, она послала мне воздушный поцелуй, показала мне рукой на мою маму, как бы говоря, что та сможет всё объяснить, встала и ушла.
Суд кончился. Драку признали обоюдной. Меня освободили из зала суда. “Главный”, подойдя ко мне, посмотрел в глаза строго, но без ненависти:
– Уезжай. Не попадайся мне больше! – сел в черную “Волгу” и рванул резко, как бы ставя точку на нашей истории.
А я искал её. Меня остановила мама:
– Она ушла. Это я её нашла. Помню, как ты звонка ждал. Я её попросила тебя поддержать. Хотела даже заплатить, да она отказалась от денег. Скажи, она ведь тебя поддержала? А теперь забудь ее, живи дальше, встретишь ещё свою любовь.
Уже потом я понял свою мать. Понял, что лишь чистая, душевная любовь, эта безграничная сила, могла помочь мне в тот период.
Но до чего-же, горек миг разочарованья.
P.S.
Я встретил свою Любовь! Я счастлив. Но я боюсь. Я горд. Но в глубине души мне стыдно.
Боюсь всего грязного, плохого. А стыдно… Не сказал я своей любимой перед свадьбой правду. Обманул. Но лучше поздно, чем никогда:
“Писал я ещё, когда то стихи,
Но вовсе не ей я писал.
Прости родная уж все грехи.
Я рад, что всё рассказал.