Так, короче мужики, вы сами всё знаете. Лишние понты ни к чему. Не обессудьте в натуре, в город надо, а так бы с вами тут. Ну ладно, бывайте, мужики. Только помните – слово! – и, выйдя на мороз, я выдохнул облаком пара прыгающему вокруг вагончика Серёге – “поехали”.
От делянки нашего кооператива до города четыреста вёрст. Едем медленно, качаясь как на верблюде. В кабине лесовоза жарко и сладко пахнет солярой. Я задремал.
– Э! Бригадир, вон ваш шеф, кажется.
Мы стояли в городе. “Гаишник”, красивым, с каблучным пристуком, движением пропустил два горисполкомовских “УАЗика” и большой черный “джип мерседес” нашего шефа – председателя оздоровительного кооператива “Тонус”. Разбрызгивая съеденный солью лёд – слякоть, машины промчались.
– Президент! – сказал я онемевшему сибиряку, в восторге открывшему рот — поехали скорей к “Белому дому”.
Через десять минут я спрыгнул с высокой подножки всё в ту же бурую слякоть возле горисполкома.
– Ничего, ничего, – знакомый голос шефа. – Не отряхивайся. Ты мне в рабочем виде лучше смотришься. — Он протянул ладонь-лопату. Я, зная, что последует, легко нырнул под боковой и воткнул ему три «апперкота» в живот. Легко. Мой шеф, а ведь он меня этому когда-то научил, довольно хмыкнул и обнял меня.
– Ну, как дела, бригадир? – он впился в меня стальными клинками серых, бывшего пограничника, глаз.
Он – мой тренер, мой шеф в его же собственном кооперативе. Я и так-то лгать не люблю, а уж ему-то:
– Дела так себе. Норму все дали, но с напругой. По первой, «разборки» были — старые знакомые по зоне встретились. Теперь всё нормально. Уладилось. Вот сейчас оставил их под честное слово, что всё нормально будет. Жрать у них есть, пол-ящика водочки — по чуток в честь праздника…-
Серые “штыки” пограничника стали белыми:
– Что?! Какой водочки? Это для тебя-то, для них-то… день Красной Армии – праздник?! Это же всё – хана! – я в недоумении смотрел на шефа.
– К вертолёту! – бросил он уже что-то кричащему в рацию шофёру.
Наш леспромхоз был рядом и вот мы уже в воздухе.
– …молчи, щенок! Не спорь! Психолог хренов. Педагог обосранный. На свободе без году неделю! Что ты знаешь!!! Слушай, – он наклонился ко мне и сказал, вдруг понизив голос — у тебя там, во второй, горилла от портачек весь синий есть?
– Ну!
– Так вот, его Интерпол ищет. У него по делу четыре «гоп-стопа». Когда трезвый – хитёр, как росомаха, когда рюмку всадит – как потревоженный в спячке медведь. Людей пополам рвёт…
Я представил своего “вальщика” Колю Быка, как он разрывает человека, Славку, например, тот всегда его достаёт. Мне стало зябко внутри между ног. И я не спорил.
И вот мы, скрипя снегом, шумно бежим к вагончику. Окна светятся. Дым из трубы ещё идёт. Бежим и слышим:
–… Жиды!.. Жиды!..
Распахиваю дверь и как в сказке шагаю из пара на середину вагончика. Стол. За столом ко мне спиной, своей громадной татуированной галереей, сидит Коля Бык, и медленно двигая угловатой как пень от кедра шеей, поворачивает буйную свою голову. Стеклянными глазами смотрит на меня, резко отворачивается, разглядывает на свет пустую бутылку и чётко, внятно рычит телам мертвецки пьяных своих друзей:
– Жиды!…- это самые лучшие люди, жиды! Всё нормально, бригадир… – и упал грудью на стол в пьяном забытье.
Ничего не сказал председатель. Улетел в город без меня.
Коля-“Бык”
