«Наказание»

Проезжая по главной улице совхоза «Горный Гигант», я любовался аккуратными строениями домов, весело выглядывающими из-за пышных фруктовых садов и шикарных виноградников. Внезапно асфальт закончился, и по не очень наезженной «грунтовке» наш «жигуль», трясясь и  натруженно  гудя перегретым мотором, запетлял, поднимаясь все выше в горы, все ближе к важно застывшим в величавом спокойствии  голубым елям  –  гордым принцессам Тяньшанских гор.
Мой друг Алик – Армян, Ара  – «семейник»  еще   по «малолетке», с которым мы недавно встретились после долгих лет разлуки, уверенно вел машину, явно наслаждаясь моим восхищением.
— Это мои! И елочки, и цветочки, и вот – «фазенда»… – он остановил машину перед громадными воротами, от которых в обе стороны, поднимаясь в горы, уходил такой же большущий, деревянный забор.  Армян, Ара  – так звали моего «кента» еще в камере подследственных, несовершенолетних преступников,  и он привык к этой «кликухе» больше, чем к имени своему,   посигналил. Ворота медленно отворились, и мы вьехали в… рай! Здоровенный парняга, с зоновской  «портачкой» на мускулистом  плече, совсем не похожий на ангела, вежливо склонил в приветствии голову.
-…вот «фазенда» наша, – продолжал, довольный моей реакцией на эту созданную Богом  красоту,  Армян.  Машина медленно, тихо шурша шинами, двигалась по дорожке среди голубых елей, цветов и редких  горных кустов, с только им присущим  ярко-желтым цветом. Щебет горных птиц, шум камней двигаемых горным потоком, бегущим так близко, что водяная пыль бодрила, освежая все цветущее  вокруг, и гулкий, с хрипотцой лай больших собак меня ошеломили. Вот и жилье. Небольшой, аккуратный домик
— Ну, вот и прикатили! — сказал Армян, вылезая из машины. Я, было, последовал за ним, но увидя приближающегося в развалку громадного, лохматого пса – «кавказца», захлопнул дверцу.
— Да ты че в «натуре», братан! – Армян потрепал кудлатую башку овчарки — Это ведь Малыш. Он здесь в гостях, а охраняют «фазенду»  другие,  потом если захочешь, познакомлю.  А Малыш у нас по воскресеньям на «Горячих Ключах» подзарабатывает. Как? –  Армян поймал мой вопросительный взгляд – Да собачьи бои без правил. Знаешь? Он у нас чемпион, всех «хавает».- Он теребил и целовал лохматую голову собаки. Глядя на этого добродушного «теленка», я не мог себе представить его в смертельной схватке, да еще    побеждающим.
— Выходи. Пошли, «дыбанешь» на «фазенду», дыхнешь нашим горным «бальзамом»- с хвастливой гордостью, потирая от удовольствия руки, пригласил Алик.
Я вылез из машины и огляделся. Это была большая тарная база, разделенная пополам горной речкой. По одну сторону трудилась бригада плотников, сколачивая ящики разных размеров и  для разных надобностей. Тут же грудами валялись доски. Стройными рядами белели столбы из сложенных ящиков, так знакомо пахнущих лесозаготовкой. Перейдя через речку, по крепенькому, с крашенными железными перилами мостику, мы оказались в «жилзоне».  Так Армян, по лагерной привычке, поделил «фазенду». Природа создала этот уголок для отдыха человека. Чудесная, ухоженная поляна пестрела цветами. В углу ее, рядом с аккуратным кирпичным, с резным деревянным крыльцом  домиком, удобно расположившимся  в тени двух темно-синих великанш – елей, прикрывших его от солнца знойного,  от дождей  да горных  снегопадов,  приютилась беседка, обвитая виноградными лозами. В сторонке стоял большой мангал. Бабочки порхали, птицы щебетали, чем не рай.    Погуляв по «жилзоне», вернулись в «пром». Мужики сидящие на низеньких табуретках, бьющие не глядя по гвоздям, вежливо здоровались, кивая. Из «сторожки» – низкого деревянного строения с печной трубой на покрытой черепицей крыше,- вышел уже знакомый верзила.
— Юра, – он протянул руку.
— Вот наш Юрок! Он тут живет, на этой половине. Вот его дом. – Армян показал на домик с трубой – тут он спит, а это все – Ара обвел рукой всю «фазенду» – охраняет и бережет.  Юра жестом пригласил войти в  «сторожку». Пригнувшись, я шагнул внутрь. Затхлый, зоновский, барачный запах был смешан с запахом собаки. Кирзовые сапоги с небрежно накинутыми сверху грязными  портянками стояли возле низкого столика. На столике валялись очки с книгой, полупустая пачка «Беломора», спички и карандаш. В стоящей на столике тарелке, как положено – хвост селедки и корка серого хлеба. Из-под железной кровати, высокой, накрытой бараньим тулупом, тихо урча, оскалив до основания белые клыки, вылез красавец пес. Умные глаза изучающе впились в мои. Говорят, нельзя собакам в глаза смотреть. Когда что-то темное мыслишь, то и людям тоже нежелательно. Я смотрю всем.
— Иди сюда, – я похлопал по ноге. Оскал пропал, шерсть на загривке улеглась, пес медленно подходил принюхиваясь. Вежливо положив руку ему на лоб, я заметил, что хвост его ожил, завилял, — Хороший пес!
— Рем, – представил собаку Армян.- Ну, это чудо, братан! Он ведь никого, кроме Юрка, не признает. Ну это завал! Он даже ко мне не подходит!
Армян не просто увлекался собаками, а действительно хорошо их знал Он заходил в клетку к суке кавказской овчарки, чтобы выбрать и отобрать у нее щенка. Он воровал и готовил для собачьих боев самых злобных псов и выигрывал на них большие деньги. Я знал  психологию собак не хуже:  не очень она от человеческой отличается – проще. Рем стал моим другом. Когда, ища уединения, я на несколько дней  оставался на «фазенде», в «жилзоне», отдыхал душой и телом, Рем скрашивал мое одиночество. Юра приносил утром чифир. Мы пили, молчали. Рем бегал за бабочками. Ручей, обдавая нас водной пылью, сиял радугой и весело шелестел, двигая камни. Иногда хотелось покомандовать.
— Рем! Иди ко мне! – я бросаю в бурлящий поток корягу – Апорт! – Дрожащий от нетерпения пес взмывает в воздух. Плюхается на глубину – речка знакомая, и плывет, задрав умную морду к камням, туда, где палка должна зацепиться. И вот он уже на берегу, с «апортом» в сверкающих  под лучами горного утреннего солнца клыках. Начинается игра. Догнать он позволяет минуты через две. Потом долго не отдает, крепко держа в пасти свою «добычу». А когда «сдается», тогда начинается цирк. Что он только не вытворял.  Ходил на двух лапах, как «шпанюк», в тельняшке с Юркиного плеча. В фуражке — «беляне» на голове и с папироской на нижней отвисшей губе. Даже не очень любившие его «сторожа» приходили гремя цепями вдоль проволоки, натянутой вдоль забора по всему периметру базы. Их было четверо. Один другого страшнее. Все прошли страшный путь «боевых» псов. Ушей у «кавказких» овчарок и так быть не должно. Но столько шрамов на морде встретишь не часто. Мифические     «Церберы» убежали бы поджав хвост при виде этих страшилищ. Рем их не боялся. Они не могли его достать, и он, зная это, над ними издевался дразня. Иногда я наблюдал, как он с ними играл. Припадая на передние лапы, злобно рыча и громко лая, в поддельной ярости рыхля землю задними лапами, он чутко держал метровую дистанцию от сходящих с ума от бессильной ярости псов. Все четверо, стоя на задних лапах,  натянув цепи до предела, проволока вот-вот лопнет, хрипели, не в силах больше спорить с этим холеным щеголем – хозяйским прихвостнем.  «Строгие» ошейники передавливали горло и вместо лая из глоток раздавался лишь сиплый хрип. Рем мог так забавляться часами, но «сторожа» не выдерживали и, злобно рыча и сверкая вылезшими из орбит, красными от прилившей крови глазами, уходили гремя цепями и проволокой на другую сторону «фазенды». По окончании представления, виляя хвостом, Рем как бы требовал вознаграждения. Делал он это только при мне. Юра  его за такие дела ругал.   И меня как-то попросил, что бы я не разрешал Рему ссориться со «сторожами». Но однажды Рем «попал».
Как-то в гости к нам приехал Малыш. Армян как обычно отпустил его, не зная, что с моим появлением на «фазенде»,  в «жилзоне» хозяйничал Рем. Малыш пробежал по мостику, мягко топоча тяжелыми лапами. Принюхался к корням березки  и, обозначая свое прибытие, смочил их,  задрав заднюю лапу. Вдруг задрав голову и хвост, весь напружинившись в боевой стойке, загарцевал в сторону беседки. Вышедший на чужой запах Рем ощетинился. Оскалив зубы и прижав уши он медленно пошел на  якобы отвернувшегося в презрении, но краем глаза, взглядом опытнейшего бойца, наблюдавшим за его приближением пса. Рем никогда не бывал в таких переделках.  Он даже не  успел опомниться,  как придавленный к земле волосатой тушей, ощутил боль от вонзившихся в шею клыков.  Когда-то в детстве у меня был друг – собака. Люди ради услады тщеславия своего сделали из него зверя. С того времени у меня остался опыт, как растащить, разнять сцепившихся в смертельной схватке псов. С Брутом – так звали моего славного песика — у меня не было проблем. Я хватал его за пасть, ощущая между клыками липкую от крови шерсть жертвы. И он, боясь  причинить мне боль, выпускал визжащую или уже хрипящую под ним  собаку.  Тут же мой Рем был снизу, а на нем свирепствовал чужой злобный волкодав. Терзал, рвал в клочья темно-золотистую шерсть на шее бедного Рема. Ну я и схватил его, как умею —  за пасть. Он Рема выпустил, но чувствую – на меня переключился. Так и держал рычащего, рвущегося пса – левой рукой за нижнюю челюсть, а правой — за верхнюю. Весь живот мне задними лапами исполосовал гад, пока Армян с «промзоны» не прибежал. С разбега пнув Малыша в бок, Ара закричал: — «Фу!» Малыш, вмиг превратившись в домашнего «сенбернара», успокоился. Я с опаской его отпустил и пошел к речке промыть ссадины на пузе. Уже обтираясь, я услышал совсем рядом прерывистое дыхание. Резко обернувшись, увидел стоящего возле меня Малыша. Высунув язык,  он дружелюбно  вилял  хвостом, и глаза его смотрели по-доброму. А бедный Рем зализывая, где мог достать, раны, лежал, поскуливая недалеко, полностью признав Малыша за сильнейшего. Так я впервые увидел Малыша в бою и попросил Армяна взять меня на эти собачьи бои. Не хочется вспоминать, подробно описывать тем более. Жуткое зрелище.  Звериный рык, визг, кровь. Охрипший лай десятков собачьих глоток. И на этом фоне испуганные детские глазенки малышей, сжавшихся в комочек на руках у подвыпивших, раскрасневшихся в азарте папаш, Страшно. Безбожно. И наказание последовало.
Почти год прошел с тех пор, как с кооперативом «Тонус» я поехал в тайгу на заработки. Подальше от непривычной суеты, новой для меня  вольной жизни Я  уже  давно просился в отпуск. Соскучился по   друзьям, городу, «фазенде». Как они там? Писем в далекой Сибири мы не получали, новостей не знали, и я,  с трудом добившись разрешения «шефа» на недельный отпуск, даже немного разволновался. Я уговорил председателя   кооператива отпустить меня на недельку, обещая, что не ввяжусь в «историю», что вообще не появлюсь в городе, и  что через две недели буду на месте,  приступив к своим бригадирским обязанностям. И я его убедил.
— Ладно. Раз ты слово даешь, что вернешься в срок, езжай. Через неделю берешь бригаду и на новый обьект. Договорились?!  Возьми у Максута «бабки», сколько надо, и вали, – протягивая руку, сказал мой шеф. Я с благодарностью пожал ее и заспешил собираться.
Город я рассматривал лишь через иллюминаторы самолета, когда подлетали да сквозь окна такси, мчавшегося в горы на «фазенду». Прилетел я ночью, он был прекрасен в огнях иллюминации, манил и тревожил. Но я дал слово. И я, слегка волнуясь перед предстоящей встречей с обитателями  «фазенды», с интересом крутил головой, восхищаясь новоизменениями, происшедшими в мое отсутствие. За неполный год в городе расцвели бутики, ночные бары и «Макдоналдсы». Он стал каким-то незнакомым и от этого еще больше интригующим. Но я дал слово, и путь мне сюда воспрещен.
«Фазенда» встретила  необычной тишиной. Отпустив такси, я  подошел к забору. В ту же секунду услышал треск сухих  кустов за забором, дыхание и радостное повизгивание Рема. «Где же «сторожа»? – мелькнула мысль. Продравшись в щель под воротами, не успев отряхнуться, я был сбит на землю беснующимся в счастливом экстазе псом. Но что с ним!? Шерсть свалялась и висела ошметками. Сам Рем больше походил на бездомную дворнягу, чем на бывшего красавца – европейца. А где Юра, почему не встречает? — Рем, а Рем! Что тут у вас произошло? — чувствуя  неладное, спросил я собаку. А тот, радостно виляя хвостом и прыгая  вокруг меня, норовя лизнуть в лицо, ничего плохого не рассказывал. Дым из трубы не шел, в домике никого не было. Давно. Это было видно сразу. Даже миска Рема валялась под столиком давно вылизанная и высохшая. Пройдя через «промзону», я увидел, что здесь никто  уже не работает. Перешел по мостику, вдохнув долгожданную водную прохладу, на «жилзону», а она уже не жилая. Травой заросла лужайка возле беседки, мангал валялся заржавевший, краска на перилах мостика облезла. Рем носился вокруг, видимо, ища корягу, но мне было не до него. Мне было необходимо срочно определиться, выяснить причину этих странных изменений. Я пролез обратно в подворотню и пошел в поселок, к Армяну звонить. Рем увязался со мной. Через  полчаса, мы с ним  уже пили каждый свое питье у Армяна дома. И я услышал страшную историю.
Полгода назад Лада,  единственная сука на «фазенде», привезенная сюда специально для Малыша, родила всего четырех щенков. Но каких! У Армяна выступили слезы умиления, когда он рассказывал, как они резвились в вольере, для них построенном. Пушистые клубочки постепенно превращались в толстолапых щенков, больше похожих на медвежат. Но пришло время отделять их от матери. Юра, войдя  к свирепой суке за ее потомством, привычно прикрыл за собой калитку. Лада схватила его за горло. Мгновение – и предсмертные судороги, потрясшие большее тело, стихли. Так не стало доброго, молчаливого, так и не познавшего в жизни настоящей любви, парня. Базу временно закрыли. А Малыша с его потомством и всех «сторожей», забрали куда-то в веттюрьму  для бездомных собак. Только Рем смог убежать. Хитрый, он вовремя исчез, появившись на «фазенде» лишь спустя месяц после гибели хозяина. Так и остался здесь жить один, охраняя уже ничейную територию.
Выслушав эту жуткую историю, я сидел пораженный, не в силах что-то сказать.
— Давай за душу Юркину!? – предложил Армян.
— Давай.
Мы выпили. Потом еще. Разговор побежал в другом направлении. Армян сетовал, что уже давно не был на собачьих боях – Малышу до сих пор замену не смог найти. Есть правда один кобель у него на примете. Зверь! В совхозе, во дворе  у чеченцев. Без помощи его не взять. Ара внимательно посмотрел на меня.
— Жидяра! Давай, помоги. Один только раз. Ты его отвлечешь, я мешок на голову и все. А!? – умоляюще смотрел на меня друг. Плеснув еще водочки, он продолжил, — Сейчас на «фазенде» никого нет, я его там поднатаскаю и в бой. Он должен победить!
Я согласился. Ведь совхоз — не город – обещание  данное мной, не нарушу. Выпив еще по рюмочке, мы решили не откладывать.
Пес и правда был громадный и злой. Он кидался на железный забор, хватая прутья решетки зубами и тряс так, что казалось ограждение не выдержит и рухнет под звериным натиском. Ара умело накинул на шею взбесившегося «кавказца» петлю, потом мешок на голову. Подтащив хрипящее, неистово брыкающееся  животное к самой верхотуре забора, он прошипел мне:  
— Бери, хватай за хвост и за лапы. Перекидывай. Я перегнулся, привстав на цыпочки, схватил пса и вдруг почувствовал резкую, полоснувшую в левом боку, боль. Не отпуская дергающиеся лапы собаки я посмотрел на свой бок и с удивлением увидел, что из громадной в нем дыры, хлещет кровь, а вылезший большой пузырь с моими-же внутренностями, кажется, сейчас лопнет. Рядом стоял бледный парень, в руке его сияла при лунном свете большая, опасная бритва. Хлестанув его по челюсти,  наблюдая, как он медленно опускается на обагренную моей кровью землю,  я услышал вскрик Армяна. Оглянулся и увидел еще одного, убегающего хлопца, позже оказалось брата того, кто лежал у моих ног. Они были хозяевами этого  дома, двора и собаки. И защищали свое  как  могли. Армян  отпустил брыкающегося пса и, схватившись руками за спину, тихо сел на землю.
Что там говорить! Видимо, я был меньше во всем этом  виноват. Бритва, располосовав кожу, не задела внутренности. В больнице мы с Армяном лежали в соседних палатах. Я в общей, а он рядом, с кислородной маской на лице, подключенный к каким-то трещащим, мигающим аппаратам. Его ударили «стилетом». Железка пробила все самое важное – почки, печень, легкие. Прошла около сердца и что-то там задела. Мой друг, мой «кентяра» еще с «малолетки»  Ара, стал инвалидом.
Рема забрал к себе Тимур, узнавший обо всем, приехав к нам в больницу. А я, едва передвигаясь, так и не сняв постоянно расползавшиеся на ране швы, появился, как и обещал в назначенный день в далекой, сибирской деревне  и повел, перетянувшись эластичными бинтами — чтобы кишки не вылезли — свою бригаду на новый обьект.
Не бывает радости от чужой боли. Даже от собачьей.
Причинишь кому-либо боль – последует наказание.